Кто ж тебе скажет, что я просто вспомнил, как тогда, в первой жизни, из окружения выходили, и через немцев нам помог прорваться случайно найденный в разбитом грузовике миномет с кое-каким боеприпасом? Конечно, Саня Королев был гениальным спецом, только мины успевай подавать, причесал немцев за пять минут, пока стрелять было чем, так, что ничего живого не наблюдалось. Мы тогда в этот коридор и ломанулись всей толпой в три десятка рыл. Все добежали, только Сашку немецкая пуля уже возле наших окопов достала, не повезло ему. Не повезло, что не убило – перебило позвоночник. Иди, доживай инвалидом лежачим.

Командующий вышел на крыльцо, постоял секунду и пошел к машине. Никаких зевочков навстречу солнышку или сладких потягиваний. Железный мужик, что сказать.

Расселись, как и вчера: Масюк рядом с Гришей Охрименко, Эмилия сзади между нами. Передние бдили, а задние, по примеру комфронта, подремывали. Сегодня уже никаких бесед никто не вел. Так и доехали до управления фронтом, аккурат на Героев Стратосферы, дом шесть. И на часах было шесть. С хвостиком в виде сорока минут.

Высадив нас, Охрименко увез куда-то таинственную Эмилию Карловну. Впрочем, про нее я быстро забыл: сразу же сели с Аркадием сортировать многочисленные бумаги, скопившиеся за вчерашний день и не попавшие еще на стол Кирпоноса. Масюк, впрочем, и про нас не забыл: заварил чайку, выудил из недр стола те же «подушечки», которыми уже угощал, и мы совмещали приятное с полезным.

Хрущев приехал в десятом часу. Промчался через приемную, на нас внимания уже не обращая, забежал в кабинет к генералу и, не закрывая дверь, закричал:

– Что, Михал Петрович, доруководился? Получай! – Я подался вперед, заглядывая в кабинет. Хрущев достал из кожаной папки, которую до этого держал под мышкой, лист бумаги, помахал им и добавил: – Правительственная. Слушай! «Киев, товарищу Хрущеву. Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, что если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров. Председатель Государственного Комитета Обороны Иосиф Сталин», – подпись под телеграммой он произнес почти шепотом. – Ты хоть понимаешь, что это значит?

Я кивнул Аркаше, и мы потихоньку, стараясь не привлекать внимания, собрались слинять из приемной. Быть свидетелями чтения таких документов – ну его в болото. Лучше уж пусть они там между собой решают, кто трус и дезертир, а кто прилагал все усилия, чтобы такого не случилось. Официальную версию того, что нам положено знать, скоро узнаем.

Мы стояли у приоткрытой двери, изо всех сил делая вид, что изучаем особенности стенового покрытия, а сами, естественно, грели уши. Какое-то время начальники что-то говорили невнятно, а потом послышался голос генерала, удивительно спокойный после такого разгона с самого верха:

– А это значит, что мы продолжим защищать УРы, – сказал Кирпонос. – Вот, кстати, Никита Сергеевич, ознакомьтесь с донесением командира шестьдесят четвертого корпуса Кулешова.

Мы с Аркашей застыли в дверях приемной. И хочется послушать, и колется от опасений быть застуканными.

– …докладываю… в два часа ночи… обстрел прекратился… Ничего не понимаю…

Хрущев громко высморкался.

– Это означает, что вчера, в отсутствие возможности вести контрбатарейную борьбу со «Шкодами», наши доблестные бойцы совершили дерзкую вылазку против целого усиленного батальона немецкой охраны гаубиц и обстреляли их из минометов. Судя по массированным взрывам на позиции фашистов, а также учитывая тот факт, что «Шкоды» перестали стрелять…

– Так это же подвиг! – сообразил Хрущев.

– Именно так и нужно сообщить в Ставку. Дескать, Юго-Западный фронт не только не собирается отступать, а еще повредил…

– Уничтожил!

– Ну, это вряд ли. Повредил стратегически важное немецкое вооружение.

Аркадий от избытка чувств больно хлопнул меня по спине.

– Напишем, что уничтожил, – продолжал давить Хрущев. – Обе сверхтяжелые осадные гаубицы. Всех участников рейда надо срочно представить к орденам и медалям!

– Одна из групп погибла, – добавил Кирпонос.

– Вторая же жива? Участников первой – посмертно. Я сейчас пошлю телеграмму Мерецкову, сообщу хорошую новость.

– Ну и жук этот Хрущев, – тихо шепнул мне на ухо Масюк. – Хочет себе всю славу заграбастать. Небось, еще напишет, что все придумали и осуществили под его личным руководством.

– Пусть пишет что хочет, главное, пушкам кирдык.

Глава 20

После ухода Хрущева Кирпонос и нам сообщил о вылазке против гаубиц – все-таки мы вроде как причастны к этому. Поблагодарил, конечно, за смекалку и всякое такое. Про награды речи не было, да я и понимал, что после «Знамени» ничего еще долго не светит, у нас ни на кого дождь из наград не сыпется.

Кстати, Масюк проболтался, что мой орден не из загашника Кирпоноса возник. После представления от Попеля об этом запросили Москву, там что-то мурыжили, уточняли, тут Аркаша подробностей не знал, а потом спустили команду вместо Героя дать «Знамя» – какой уж Герой окруженцам. Но об этом мой товарищ порекомендовал помалкивать, а лучше забыть навеки. Так что все Кирпонос при нашей встрече уже знал, просто сыграл сценку из спектакля «Щедрый начальник». Ну да я не в обиде. Все лучше, чем ничего.

Домой я возвращался опять в потемках. Та же очередь у хлебного, те же женщины со своими причитаниями, вой сирен. Вот только у подъезда никого не было: ни любимой, ни соседа-алкаша.

Дверь была не заперта. Надо Вере сказать, чтобы закрывалась, а то всякого дерьма сейчас повылезет из своих нор… Но сделать жене внушение не получилось. В прихожей, прямо у порога, лежал Пират. Проклятая животина слишком быстро почуяла волю, так скоро и в постель полезет. Вот и сейчас только хвостом дернул, подлец, ни на сантиметр не сдвинулся. Я перешагнул его и позвал жену:

– Верочка! Ты где? Мужа встречать не собираешься?

Рыжая любовь вышла в прихожую, шмыгая носом. Вытерев щеку ладонью, она попыталась прошмыгнуть на кухню, но я схватил ее за руку.

– Отпусти, дай пройти, – каким-то глухим голосом сказала она. – Не хочу, чтобы ты меня такой видел.

– Что случилось? – начал допытываться я, разглядывая ее заплаканное лицо. – С тобой все в порядке?

– В Москву отправляют, – не поднимая головы, ответила Вера. – К Бурденко…

– Когда?

Мне от этой новости тоже стало не по себе. Вроде и обсуждали такую возможность, а вот случилось – и как мешком по голове. Настроение упало, конечно. С одной стороны – порадоваться надо за жену. Будет в столице, в безопасности. А с другой – расставаться не хочется совсем.

– Послезавтра утром, самолетом. – Вера обняла меня, прижалась. – Не хочу уезжать от тебя.

– Ехать надо, – сказал я. – Здесь очень скоро развернется ад. Мне спокойнее будет, если ты будешь подальше отсюда.

– А ты? Про меня ты подумал? Мне каково без тебя?!

– Да как-нибудь выкручусь, не переживай, – попытался я ее успокоить. – Давай лучше поедим что-нибудь, я голодный, Пирата сожрать готов!

Вера начала собирать на стол, а я помыл руки и сел возле нее.

– А у тебя что? – спросила она, расставляя тарелки. – Где вы были? Я вчера ждала допоздна…

Черт! Хотел же оставить записку, да не успел.

– Ты же понимаешь, что я не могу тебе это рассказывать. Все нормально было, скучная командировка, ничего интересного.

– Ты, Петя, когда врать начинаешь, у тебя глаза краснеют, – сказала Вера и засмеялась, когда я невольно потянулся рукой к глазу, который внезапно захотелось потереть. – Ну как ребенок, честное слово! Я понимаю, что военная тайна. Переживала просто.

– А потом перестала? – улыбнулся я.