– Эй, немец, сдавайся! – крикнул я, когда выдалась секунда тишины. – Пострелял, и хватит. Обещаю оставить в живых!

В ответ я услышал только пожелания поесть чего-то нехорошего и несъедобного, а также была высказана гипотеза о происхождении меня от тухлой собаки. Так себе ругань, на троечку с натяжкой. Что же, пора применять химическое оружие.

Вам доводилось пытаться нормально дышать, когда рядом с вами нещадно дымит набитый тряпьем сырой валенок? А два? Даже не пытайтесь повторить этот опасный для жизни и здоровья эксперимент. Понятное дело, что главное стремление любого человека, даже немца – выбросить гадость подальше от себя. А если вслед за дымовухами к вам летят две гранаты, в просторечии именуемые «колотушками»? И при этом вас обстреливают из пулемета? Не знаю, даже я таких богатырей, что перенесли бы подобное и продолжили обороняться, не встречал. Даже если у фашиста насморк, глаза все равно щиплет!

Короче, двое ребят помоложе, Ахметшин и Гаврилов, взобравшиеся с помощью сослуживцев и чьей-то мамы в окна второго этажа, способных сопротивляться не заметили. А гоп-компанию, засевшую на первом этаже и быстренько спустившуюся в подвал, мы частью порешили, а частью приняли сдавшимися.

Сколько там приняли и кого, я не смотрел, а быстрее бросился искать Андрея. Все же уничтожение врагов скрепляет коллектив гораздо сильнее совместной пьянки или воровства комбикорма.

Быков нашелся в допросной на первом этаже. Обычная классная комната, только решетки на окнах приладили. Даже парты в углу стоят, не вынесли. Мой зам по разведке срочно нуждался во врачебной помощи. На него было больно смотреть. А что чувствовал он сам, не могу даже представить. Вместо лица – кровавая каша, глаза заплыли, правая рука вывихнута в плечевом суставе, дышит еле-еле, наверное, ребра сломаны. На стопах тоже кровищи немало, то ли ногти срывали, то ли пальцы дробили, на первый взгляд и не понять. Ну и синяки со ссадинами по всему телу, это уже как вишенка на торте.

– Андрей! Быков! Ты как? – Глупый вопрос, конечно, но в голову больше ничего не пришло.

– Командир? – прошептал он разбитыми в кровь губами. – Спасибо… Самое странное… зубы целы остались…

У меня ногти, наверное, чуть с другой стороны руки не вышли.

– Ты потерпи, друже, немного совсем, сейчас все будет: и доктор, и перевязка, и уколы…

Сюрпризом, и очень приятным, оказалось то, что бургомистр никуда не делся. Часовой возле управы испарился, будто его и не было никогда. А у начальника дома целая дружная компания отдыхала после тяжких забот о вверенном им немцами населении. Короче, у городского головы Демьяна Полторацкого случился день рождения. И все отборнейшие твари собрались у него. Никто не пропустил праздника – ни обербургомистр Степан Иванович Королев, ни районный бургомистр Павел Никитович Дахно, ни начальник полиции Гриша Перелазный. Ну и всякие начальники земельных управ вместе с заместителями своих начальников – все они дрыхли беспробудно, налитые самогоном по самые брови. Вот уж точно, не знаешь, где найдешь, а где и наоборот.

Короче, всю эту сволоту мы нежно разбудили, выгнали на площадь и, выяснив, что посторонних между ними не затесалось, оперативно, под рукоплескание населения, которое чуть не учинило самосуд, повесили. Одиннадцать говнюков, как одного. Не стали даже дожидаться, пока окончательно протрезвеют. Мы же не садисты какие, чтобы казнить мучающихся от похмелья, хоть и предателей. Вестимо дело, некоторые все же пришли в себя, начали лить пьяные слезы и пытались лобызать обувь. А начальник полиции Перелазный даже заявил, что спасал коммунистов и евреев. Вот тут самая опасность и началась, потому что как раз иудеев на площади собралось десятка четыре, не меньше. Я думал, и меня затопчут. Но вызвавшийся исполнить тварей ходок за три моря товарищ Никитин не дрогнул, все сделал как надо. А дружок его Павлик Кашин не сдюжил: как бургомистр начал сучить ногами и обделался, опять в Ригу поехал, а потом и вовсе в обморок упал.

Тут же, не откладывая в долгий ящик, занялись пополнением своих рядов. А что, люди всякие сгодятся, хоть и глубоко гражданские. Все мы такими были, и ничего, научились. Так что бывших учителей, счетоводов и прочих аптекарей – всех берем. Даже преподавателя музыки и ученика ювелира. Давай, подходи и грузись, пополняй ряды. Как там у Маяковского: «педагогом хорошо, а партизаном – лучше, в партизаны я б пошел, пусть меня научат». И ничего, что покойник такого не писал. Это он просто не дожил до нашего времени.

Глава 12

5 декабря 1941 года. Москва, Кремль,

3 часа ночи

– Провокация! – Берия перелистнул несколько документов в папке, посмотрел на Сталина. – Коба, я уверен, что немцы нас хотят заманить в ловушку.

– А ви что думаете, товарищ Старинов? – Тлеющая папироса повернулась огоньком в сторону полковника, который сидел напротив наркома внутренних дел за длинным столом кабинета Верховного, рядом с Павлом Михайловичем Фитиным.

– Время выхода в эфир, пароль – все совпало, – пожал плечами Илья Григорьевич. – Руку радистки в центре не знают, так что не исключена радиоигра немцев.

Напольные часы пробили три ночи. Берия устало снял очки, протер их бархатной тряпочкой, которую достал из футляра.

– Что сообщает Кудря? Киевский лагерь был действительно атакован группой Соловьева?

Сталин остановился перед наркомом, заглянул в папку.

– Пропал Кудря. На связь не выходит. Впрочем, если он отдал рацию Соловьеву…

– У Кудри были другие способы связи с центром, – возразил Старинов. – Его пропажа, скорее всего, следствие провала нашего киевского подполья. Я уже послал курьера восстановить связь.

В кабинет, тихо постучав, зашла официантка, занесла на подносе чай в подстаканниках, тарелку с бутербродами.

– Угощайтесь, товарищи, – радушно предложил Сталин, доставая новую папиросу из пачки «Герцеговины». Потом сунул обратно и взял в руку трубку. Отложил и ее.

К бутербродам никто не прикоснулся, зато как по команде принялись пить чай.

– Резюмирую. Предположительно Яков Иосифович Джугашвили находится в составе группы Соловьева. Движутся они к Новгороду-Северскому и намерены прорываться в брянский лес. – В голосе Генерального совсем пропал акцент, он заговорил жестко и немного отстраненно.

Берия расстелил на столе карту, ткнул в нее карандашом.

– Брянский лес хорош… Там можно неплохо спрятаться.

– Не о том думаешь, Лаврэнтий… – Сталин провел тупым концом карандаша по карте. – Вот сюда смотри. Что это?

– Железнодорожная ветка Суземка – Трубчевск, – ответил Берия моментально, не пытаясь прочитать названия населенных пунктов или вспомнить, что там такое расположено.

– По ней немцы перебрасывают войска под Москву…

Участники встречи уставились на Генерального в удивлении. Сталин снова взял трубку, набил ее табаком, раскурил. Участники встречи будто ждали, когда он закончит этот привычный ритуал, и Берия задал свой вопрос только после того, как вождь сделал первую затяжку.

– Товарищ Сталин, вы предлагаете…

– Сейчас самое важное – это операция «Тайфун»! – Сталин выпустил густой клуб дыма из трубки. – Битва за Москву станет решающей, определит весь ход дальнейшей войны. Немцы судорожно перекидывают войска к столице, оголяют свои тылы. Прикажите Соловьеву атаковать станцию в Суземке, разрушить железнодорожные пути и мост. Это задержит немцев на несколько суток, пока они восстановят движение на этом участке.

– Товарищ Сталин, – полковник покачал головой, – а если эти данные… правда? Там же ваш сын! Такой риск…

– Это сейчас неважно! Важно прервать железнодорожные перевозки и убедиться в том, что на связь с нами выходит настоящий Петр Соловьев. Есть способ установить, состоялась ли атака?

– Так точно! По нашим сведениям, в Трубчевске действует подпольный райком. Пошлем кого-нибудь проверить… – И Старинов быстро записал что-то себе в блокнот.