Я проводил. Молча, говорить не хотелось, да и она, наверное, наговорилась. Перед самой своей палаткой она схватила меня за руку, сжала пальцы. А рука у нее сильная, аж хрустнуло у меня что-то.

– Спасибо, Петя, – сказала она. – Спокойной ночи.

На следующий день, разумеется, никаких машин из дивизии не пришло. Я так думаю, что сама дивизия могла быть разбита или раздергана по разным направлениям. Как и весь восьмой мехкорпус.

Аркадий Алексеевич вызвал меня сразу после завтрака. Веры рядом с ним не было, зато позвали нескольких мужчин. Они были вооружены «мосинками», имели вполне бравый вид. Двое из пятерки щеголяли значками «Ворошиловский стрелок».

– Петр Николаевич, – военврач поначалу замялся, но потом бодро продолжил: – Вас рекомендовали как человека, который, что называется, уже понюхал пороха…

Ага, Вера успела поработать с начальником.

– Допустим… – я решил помолчать, пускай сам говорит, мне лучше послушать.

– Нам срочно нужны машины для эвакуации госпиталя. Я послал связного в штаб, но он пропал. Прошу вас, сходите в Пониковицу, там стояла рота из 8-го мехкорпуса. У них должна быть связь. Вот, даю наших самых боевых товарищей в сопровождение.

Возглавлял товарищей тот самый усатый санитар – Евстолий Терентьевич, что проявил обо мне такую обширную заботу. Впрочем, не бесплатную – пришлось потратить на него и его друзей весь французский коньяк, добытый с пилота.

На выходе из лагеря проходили и Верину палатку. Она стояла, пила что-то горячее из кружки. Увидела меня, улыбнулась.

– Товарищи, – я повернулся к своей новой команде. – Погодите минутку, я сейчас. – И подбежал к Вере.

– Доброе утро, – поздоровалась она. – Будешь какао? Мне тут принесли, я, наверное, столько не одолею.

– Да меня ждут, – кивнул я на санитаров, уже сворачивающих цыгарки.

– Минуточку всего, – попросила она. – Нагоните потом.

А я особо и не сопротивлялся. Взял поданную Верой кружку, отпил.

Моя команда хмуро курила, поглядывая на меня. Им какао никто не предложил. И красивая женщина им не улыбалась.

Я залпом, обжигаясь, выпил напиток, отдал кружку.

– Спасибо, Вера, за угощение. Пойду я.

– Возвращайтесь, – сказала она и вдруг, встав на цыпочки, поцеловала меня в щеку.

Я подошел к мужикам. Они, как по команде, прекратили курить, начали прятать окурки. Санитар Толик крякнул, подкрутил ус.

– А ты парень не промах, Петр… Ой… товарищ лейтенант!

– Ладно, без чинов пока.

Когда подошли к лесу, я дал команду остановиться, познакомился со всеми. На одно дело идем все-таки. Вперед пошел военфельдшер Николай. Оказалось, в селе у него знакомая, к которой он ходил в гости – вот кто у нас не промах, – и он хорошо знает дорогу.

Когда мы проходили мимо той самой курносой девушки, что опять стояла на посту, я тихо поинтересовался у Евстолия Терентьевича, задав сильно волновавший меня вопрос: «А где, собственно, особист медсанбата?»

Выяснилось, что еще позавчера он умотал в дивизию. А дело было в самостреле. Это позже никто с ними возиться не будет: поймали – расстреляли трусливого дурачка перед строем и дальше пошли. А сейчас дело новое, с каждым случаем отдельно возятся.

Самострела поймали на сортировке. Его послали в перевязочную, и Юра, один из санитаров, что шел с нами, заметил, что стреляли в бойца практически в упор, вокруг входного отверстия остался даже отпечаток ствола. На прямой вопрос паренек сразу признался и начал плакать, просить его не наказывать. Ага, когда это органы у нас не карали по всей строгости пролетарских законов? Особист тут же арестовал пацана и увез его в дивизию.

Всю эту историю Толя рассказывал в лицах, пытаясь показать, как они разоблачали преступника и как самострельщик разоблачения реагировал.

– Теперь ясно, – кивнул я и шикнул на санитаров: – По лесу идем тихо, молча.

Вокруг нас вполне уже могли быть немцы. Я бы вообще с собой взял одного Николая – тот с самого начала как закрыл рот, так и не открывал.

Несмотря на мой запрет разговаривать, мужики все равно время от времени начинали тихо базарить. Что поделаешь: медики, люди насквозь невоенные, хоть ты их в три формы сразу одень.

К разговору я почти не прислушивался, так, следил, чтобы не очень шумно себя вели.

Сквозь самую чащобу, часа за полтора, мы прошли весь лес. Где-то были тропинки, где-то пришлось перебираться через завалы.

Внезапно Николай остановился, повернулся ко мне.

– Почти пришли, – прошептал он. – Пойдемте, посмотрим.

Мы с ним вышли к опушке, спрятались за деревья. Я достал бинокль, отрегулировал резкость. В принципе, все было хорошо видно и без бинокля: в Пониковицах уже стояли немцы.

Глава 9

Я посмотрел еще раз на пространство между нами и селом, а затем вернулся к нашим.

– В Пониковицах немцы. Скорее всего, вошли недавно, вон, возле дороги еще наша полуторка дымится и два танка разбитых. Бэтэшки.

– Что же делать? – спросил санитар Толик. – Возвращаться?

– Ага, а лучше сразу пойти и сдаться, – ответил Николай. Что-то между ними было, вон как Евстолий зыркнул на него в ответ.

– Подождите, это мы позже обсудим, – закончил я спор. – Если наших машин нет, то надо брать чужие…

– Это как еще? – не успокаивался Толик. – Нас тут пять человек. С винтовками против пулеметов? И водить никто не умеет, повести не получится.

– Почему «никто»? – удивился Николай. – Водить я могу.

– Двое нас, – добавил я. – А машины как забрать, я, кажется, знаю.

Все посмотрели на меня, будто я среди засухи им дождь пообещал. Не совсем доверчиво, короче.

– Командир, а поточнее можно? – спросил до этого момента молчавший военфельдшер. Кажется, Никита. Он представился украинским вариантом, Мыкыта, хотя разговаривал по-русски, даже если к нему обращались по-украински.

– Вон там, возле разбитой полуторки, лежат снарядные ящики, – показал я рукой направление. – Нам хорошо видно, а немцам ее закрывает от села пригорок, с дороги – кусты. Если там снаряды, остальное – дело техники. Можно захватить машины на дороге, если колонна не очень большая. Фугасы заложить я смогу, обучен. Надо понаблюдать за дорогой, как немцы ездят.

Санитары пожали плечами, но возражать никто не стал. Аккуратно, ползком, мимо бэтэшек мы пробрались к грузовику.

Возле полуторки лежало целое богатство, если думать об устройстве взрыва. Четыре ящика снарядов для гаубицы и ящик «лимонок». Да тут взорвать можно много чего! А у погибшего старлея, сидевшего возле водителя, был еще ППД с двумя полными барабанными магазинами. Маловато, конечно, но для нашей задумки все же помощь.

Сначала мы перетащили трупы красноармейцев, похоронили их. Затем затянули ящики в наш лесок, а потом – к дороге, где она почти сразу после поворота шла на легкий подъем. Попотела, конечно, медицина, так для дела же, никто особо и не бухтел.

Пока носили ящики, прикинули, как по дороге ездят немцы. Не очень-то и часто. Минут по двадцать иной раз промежутки были.

Назад в медсанбат я послал фельдшера Борю – самого молодого, ему всего-то лет двадцать пять было. Три дела ему было: сообщить обо всем руководству – это во-первых; во-вторых, найти длинную веревку; наконец, поспрашивать насчет водителей. Может, кто из выздоравливающих или медсанбата сидел за баранкой. Три-четыре грузовики для нашего дела – самое оно, больше не одолеть такими силами.

Эх, все, конечно, на соплях, плохо вот так, без подготовки, нахрапом, да только что делать? Другого случая может и не быть, а сейчас, когда вокруг такая неразбериха, может и получится.

С фугасами я провозился какое-то время, потом ходил вдоль дороги, искал место получше: ведь надо было заложить отдельно заряды для головы колонны и для хвоста. Особо не мудрил – гаубичные снаряды по три штуки на фугас, заряды в ящиках лежали, прикрыл все лапником. Немец пока непуганый – инженерной разведки дорог не проводит. Не сдетонируют снаряды? Ничего страшного, отойдем в лес. И попробуем еще раз.