– А у меня рация сдохла, – вдруг сказал старлей. – Так что связи не осталось. И боезапаса чуть больше половины.
Дождь прекратился, и Харченко то и дело поглядывал на небо. Понятно почему – опасался, что появится авиация, а это добром не кончится: без ПВО шансов уцелеть не будет вообще. Новую засаду устроили примерно в километре после моста. Мотострелки зарылись в землю чуть в стороне от танков, чтобы ненароком не попасть под гусеницы, случись чего.
Я себе устроил позицию метрах в двухстах на холмике, в окружении кустов. Это только в кино можно лежать через дорогу от взрываемого объекта и ничего не опасаться. Ага. А еще между делом плясать вприсядку и петь песни под гармошку. А в жизни чем дальше, тем здоровее будешь, потому что в стороны, несмотря на забивку, обязательно летят куски всякого разного, а попади оно в тушку взрывника, тому не поздоровится.
А ждать пришлось долго. Уже прошли и три часа, отведенные мной, заканчивался и четвертый, а немцы будто забыли про нас. Так скоро и стемнеет. Наконец, в шестом часу пополудни на дороге послышался приближающийся грохот. Я сразу вернулся и изготовился. Моя роль начнется попозже, но надо все же быть начеку, чтобы не пришлось в последний момент выяснять, что какая-то хрень пошла не так.
Насчет сценария нашей пьесы у нас с Васей Харченко произошел нешуточный спор. Я предлагал дождаться немцев, взорвать мост, когда на него заедут танки, а потом, пока они будут пытаться развернуться, перебить на другом берегу сколько получится. Но танкист не искал легких путей. Он собирался заманить всех сюда, а потом уже захлопнуть ловушку, чтобы никто не смог уйти. Конечно, начальник победил. У него мнение всегда правильнее. Я и про отсутствие связи напоминал, и про боекомплект ополовиненный, а он все стоял на своем.
Я со своей позиции смотрел на все как в театре из ложи. У меня было самое лучшее место. И бинокль получше театрального. Немцы остановились перед мостом и вперед поехали три мотоцикла. И только когда они почти поравнялись с засадой, на наш берег поползли остальные: два легких танка Т-2 впереди, пятерка Т-3 вслед за ними. Два бронетранспортера с пехотой и под конец три тягача с пушками. Да уж, в этот раз нас уважили. Всерьез занялись.
Мотоциклисты остановились, как по мне, почти напротив засады. Даже проехали немного позицию мотострелков. С одного из них экипаж слез, и они уставились на следы гусениц на обочине. А было их там немало: Харченко изобразил настолько бурную деятельность, что понять получалось только одно – тут были танки, и они куда-то ехали.
Спешившиеся немцы начали размахивать руками, видать, хитрость старлея должного эффекта не произвела. Наверное, и Вася это понял, потому что тут прозвучал первый выстрел. Удачный. Похожий на гроб бронетранспортер перевернуло, и из него посыпалась пехота. Это и послужило сигналом к атаке. Вторым выстрелом немецкую жестянку зажгло. Вот начали падать пехотинцы – это подключились мотострелки. Т-3 получил болванку прямо под погон, и у него сорвало башню.
Вот и Т-2 получил свою болванку, но даже с заклинившей башней начал пятиться назад, а потом все же заглох. И тут начался чисто цирк: к нему подъехал Т-3, из него выскочили двое, весьма споро прицепили буксирный трос и потащили подранка прочь с поля боя. Вот это, я понимаю, выучка, дорогие друзья. И не только выучка, но и взаимовыручка. Я их даже зауважал немного: вот так, под обстрелом, полезть практически с голой жопой выручать товарищей – это знаете ли, дорогого стоит. Но мысль промелькнула и исчезла. А немцы тем временем набросали дымовых снарядов, и между противниками повисла дымовая завеса.
Мотострелки еще постреливали, но редко, понимая, что расстояние слишком велико. Вдруг из дымовой завесы выскочила «тридцатьчетверка» и, резко остановившись, тут же выпалила в сторону оставшегося бронетранспортера. А потом, видимо, прицелившись, упокоили еще один железный гроб. Следующим выстрелом поймавшие кураж танкисты приложили пушку, остатки которой продолжал волочить тягач.
Но оставшиеся на ходу пять танков пятились к мосту, за ними тащился подбитый Т-2. Немцы просто так обиды не спускали, огрызались. «Тридцатьчетверка» не успела спрятаться за дым и схлопотала в лоб два снаряда подряд. Но, видать, особого вреда от этого не получила и наконец-то отъехала назад.
А как немцы выехали на мост, тут и я вступил. В спешке ни о какой дистанции они не думали, и я получил подарок аж из трех танков: две «тройки» и оставшаяся на ходу «двойка». Крутнул динамку, и под опорами моста глухо бумкнуло, поднялось облако пыли, а когда стало опять видно, то радости моей не было предела: на остатках моста чудом держался только одинокий легкий танк, да и тот сползал по перекошенному пролету. Эх, хорошо!
Тут и чудо-богатыри не подкачали. Прижатые к реке немцы продержались совсем недолго. Упорные, гады, в плен сдаваться никто не хотел. Или этого не заметили? Короче, положили всех. Ну, может, кто под шумок убежал, но вряд ли много.
Так что я встал, отряхнулся и почти прогулочным шагом выдвинулся к месту сбора. Там уже собрали убитых и раненых, а разведчики, или кто там за них, потрошили останки немцев.
Подойдя к группе бойцов, кучковавшихся возле убитых, я вдруг увидел лежащего на плащ-палатке Васю Харченко. Верх головы был прикрыт, а под ним расплылось кровавое пятно. Только его улыбка так и осталась на лице, будто говорила: «Ничего, зато мы выиграли».
– Что со старшим лейтенантом случилось? – спросил я у проходящего мимо Фомина. – Вон же его КВ стоит, почти целый и невредимый. Как так?
– Так уже после боя, немец раненый подстрелил.
Глава 7
Конотоп горел. Пылали южные окраины, столбом стояла пыль, смешанная с сажей. Гулко грохотала канонада, я увидел, что в воздухе тоже шел бой – звенья немецких бомбардировщиков беспрепятственно бомбили кварталы, рядом крутилась карусель из истребителей. Наших «соколов» не пускали и зажимали фашисты. Их было намного больше. Да уж, в танковой засаде и то спокойнее было.
Я, попрощавшись с попутчиками, отправился в штаб 21-й армии. Место для него, как по мне, было выбрано не очень удачное – в доме рядом с привокзальной площадью, куда немецкие бомбардировщики наведывались неоднократно.
– Где командарм? – спросил я у часового на входе, предъявив ему документы.
– Вон у связистов, слышите? – кивнул он на открытую дверь.
Я прошел и остановился у входа в узел связи.
– Дайте усиление! – кричал в трубку генерал-лейтенант, с виду ну прямо школьный учитель, с тонкими усиками и аккуратной, волосок к волоску, прической. Это и был Василий Кузнецов, командующий двадцать первой армией. – Мне нужно еще с полсотни танков, и давайте КВ или Т-34, легкие танки в городских боях долго не протянут!
А ведь говорят, что внешность бывает обманчива. Рассказывали, что в империалистическую Василий Иванович командовал разведротой, сам в тыл к немцам не раз ходил. Ни за что бы не поверил, если бы не знал.
Рядом с ним стоял еще один генерал, ростом повыше, с перевязанной головой. Этот тоже был мне знаком – начальник штаба армии Гордов. Собственно, обоих военачальников звали в управлении фронта «два Василия».
– На ловца и зверь бежит. – Увидев меня, Гордов подмигнул. – Танков на усиление Кирпонос не дал – прислал адъютанта.
Два майора и капитан, стоявшие рядом с ним, сдержанно улыбнулись, показав, что шутка у начштаба получилась очень смешная.
– Прислали с инспекцией, – пояснил я, подавая предписание. – И вот вам первый результат: мост через Сейм чуть не про… пустили. Взрывчатку завезли, а довести дело до конца оказалось некому.
Кузнецов взял бумагу, начал ее читать, попутно порыкивая в трубку:
– Поповку мы держим. Заводской район тоже, но немцы жмут. Дайте поддержку гаубицами. Как нет снарядов? Да мне похер! Найдите, родите… – И отодвинул предписание в сторону своего начштаба.
– Мосты через Десну мы взорвали. – Бумагу перехватил Гордов. – А мост через Езуч взрывать пока нельзя: через него нам идут подкрепления.