Мы дружно навалились на «эмку» и перевернули ее обратно. Колеса жалобно скрипнули. Женщины во главе с Верой забрасывали капот землей. Двери машины были покорежены и не хотели открываться.

К нам подбежала группа военных во главе с тем самым лысым майором, которого распекали перед этим. Кто-то притащил лом, начали выламывать дверь. Изнутри тоже стучали.

– Раз! Еще раз! – за лом вцепилось уже несколько рук. Наконец, со скрежетом дверь распахнулась, мы вытащили бледного генерала, положили на землю.

– Пустите, я врач! – Вера растолкала военных, опустилась на колени перед «губастым».

Из машины тем временем достали окровавленного водителя и поломанного лейтенанта. Его голова болталась будто тряпочная.

– Не жилец, – вздохнул кто-то рядом.

– Разойдись! – зло закричал майор. – Не дай бог, еще раз «юнкерсы» прилетят!

– Ну что там? – я наклонился к Вере.

– Жив, оглушило его.

Жена расстегнула на генерале гимнастерку, похлопала по щекам.

– Переломов нет? – забеспокоился майор. – А то вон как адъютанта Михаила Петровича побило. Насмерть!

– Это что, Кирпонос? – спросил я, разглядывая генерала. Да, похож.

– Он самый. – Майор вытер платком лысину.

В горящей машине начали рваться патроны.

– Пойдемте отсюда, а то под рикошет попадем, – сказал я.

Солдаты подняли генерала и на руках понесли в дот. Мы пошли следом.

– Подождите! – крикнула Вера. Она подбежала, отряхивая на ходу руки. – На землю положите! Вы что, не видите, у него рука повреждена!

Впопыхах никто и не обратил внимания на то, что левая рука генерала как-то странно висит. Мы аккуратно уложили его на поднесенную кем-то плащ-палатку, и Вера встала возле него на колени.

– Рукав разрежьте, – показала она, где. И после того, как ощупала руку, что-то пробормотала себе под нос, села на траву, сняла левый сапог, сунула ногу под мышку Кирпоносу и потянула его руку на себя. Раздался щелчок, и генерал, вскрикнув, открыл глаза.

Черная с белыми подпалинами на боках дворняжка бегала внутри дота и оглушительно лаяла. Красноармейцы пытались ее поймать, но какое там… Песель уворачивался от рук, проскальзывал между штабелей ящиков, «лап» пушек и продолжал гавкать.

– Да кто пустил-то ее?! – негодовал майор, испуганно поглядывая на лежащего генерала.

– Она сама, между ног забежала, – оправдывались бойцы, заходя слева и справа.

– Дверь, дверь откройте! – в дискуссию включилась Вера, дергая железный затвор на бронированном люке.

– Бардак в сумасшедшем доме, – резюмировал Кирпонос, тяжело вздыхая. – Чья собака? Позовите хозяина!

– Среди беженцев вертелась, – майор присоединился к бойцам, ловко хватанул собаку за шкирку.

Вера справилась с замком, с трудом открыла дверь. Лысый мощным броском выкинул повизгивающее животное наружу. Все дружно перевели дух, расселись на ящиках.

– Кто меня вытащил? – Кирпонос обвел взглядом присутствующих.

– Вот он, – майор ткнул в меня пальцем. – А руку вправила военврач.

– Представьтесь, – генерал уселся по-турецки на плащ палатке, пригладил волосы здоровой рукой.

– Старший лейтенант Петр Николаевич Соловьев. 65-й ОМИБ! – я протянул Кирпоносу удостоверение. – А это моя жена, военврач Вера Андреевна Васильева.

– Соловьева, – улыбнулась моя рыжая «зажигалочка». – Товарищ генерал, мы только вчера поженились, Петя еще не привык.

– Это ваш ОМИБ придали 8-му мехкорпусу? – поинтересовался Кирпонос, разглядывая документы. – Докладывали, что разгромлен был ваш батальон…

– Так точно, – кивнул я. – А спасали вас не только я и Вера, но и все присутствующие.

– Евгений Петрович, – генерал повернулся к майору. – Что с моими адъютантом и водителем?

– Погибли смертью храбрых, – отвел взгляд лысый. – Бронеавтомобиль ваш тоже уничтожен. Бомбой.

Генерал выругался, вернул мне документы.

За стенами дота раздался тонкий свист, потом взрыв.

– А вот и немцы! – Евгений Петрович распорядился закрыть бронезаслонки, зажег свет.

Фашисты начали обстреливать укрепрайон, с крыши дота посыпалась бетонная пыль.

– Михаил Петрович, вам надо уезжать в Киев, – майор набрался храбрости, смело посмотрел в глаза генерала.

Кирпонос задумался.

– Я тебя помню, на тебя Попель представление подавал.

Генерал расстегнул планшетку и вытащил кипу документов.

– Так… ага, вот оно. Хм… героический бой, река Хрестиновка, тут даже документы немцев приложены. Так, а где танкисты?

– Лейтенант, наводчик и заряжающий погибли. Мехвод Оганесян отступал вместе с нами, был ранен, расстались с ним возле Шепетовки. Что с ним сейчас – не знаю.

Я замолчал.

– А стрелок куда подевался? – генерал заглянул в документы. – Попель пишет, что шестеро вас было.

Я молча глядел в пол.

– Чего глаза отводишь?! – рыкнул Кирпонос. – Забыл, как докладывать надо старшему по званию?

– Никак нет, – завелся я. – Стрелок Антонов дезертировал. А потом еще и немцам сдался.

Генерал опять выругался, спросил:

– Откуда знаешь, что сдался?

– При отступлении наблюдали колонну военнопленных, что вели немцы. Антонов был среди них.

Красноармейцы зашумели, но их тут же заткнул майор:

– Разговорчики!

После этого лысый снял большую трубку телефона по типу судового, прокричал позывные. Начал что-то объяснять, закрывая ладонью.

– Херово, лейтенант, – Кирпонос засунул документы в планшетку, встал. – Так бы вам героев надо было дать, но Антонов все меняет. Плохо, плохо работаете с личным составом.

– Да они вообще не из моей части были! – вспылил я.

– Командование принял ты? – резонно возразил генерал. – Значит, и отвечать тебе. Героев не подпишу, «Красное Знамя» – тебе, «Отвагу» – мехводу. Остальной экипаж тоже наградим. Посмертно. Кроме Антонова. Этого найдем после войны и спросим. По всей строгости закона.

Я посмотрел на Веру, та лишь пожала плечами. Дают – бери, бьют – беги. Так расшифровал я ее жест.

– Служу Советскому Союзу! – вяло ответил я, вставая по стойке смирно.

– Еще послужишь. Тебя куда направили с женой? В тыл на переформирование?

– Нет, мы при эвакуации наткнулись на зондеркоманду 4а айнзацгруппы С, – я понизил голос. – Удалось уничтожить противника и захватить ценные документы, немецкие деньги.

– Та-ак! – генерал огляделся, кивнул майору: – Евгений Петрович, займи бойцов делом. А вы… где эти секретные документы?

– Там, – я махнул рукой в сторону выхода. – С погибшим особистом остались. Его бы похоронить надо. Буряков его фамилия. Он нас и вез в Киев, в управление контрразведки.

– Товарищ генерал, – майор подскочил к Кирпоносу. – Я вызвал машину из штаба, через час будет.

Обстрел укрепрайона закончился, пыль осела на пол. Мы вышли из дота, вдохнули чистый воздух. Вокруг вновь кипела жизнь – шли беженцы, красноармейцы поправляли окопы. Солнце уже взобралось в зенит, и начало крепко припекать.

БА-10 догорел, лишь мотор продолжал вяло чадить.

Мы подошли ближе, увидели накрытые плащ-палатками тела водителя, адъютанта, Бурякова… Всего одиннадцать трупов. Кто-то из солдат уже начал рыть могилы.

Я нашел рядом с особистом документы, портфель с рейхсмарками. Показал генералу. Тот неверяще ощупал пачки денег, покачал головой и забрал у меня портфель.

– Надо в Москву телеграфировать, – Кирпонос задумался. – Поедете в Киев вместе со мной, там в штабе округа решим, что делать.

Я вытащил из вещмешка Бурякова знамя 65-го ОМИБа. Продемонстрировал его генералу.

– А вот за это будет отдельная благодарность в приказе. Пока знамя есть – батальон не погиб. Сформируем его заново.

Глава 17

Генерал замолчал, а я отошел немного. Ситуация не совсем понятная. С одной стороны – хорошо, что Кирпонос этим орденом и своим вниманием вытащил на свет божий Петю Соловьева и еще раз ткнул пальцем, мол, видите, это и есть означенный лейтенант. А с другой – лишнее внимание. Чует мое сердце, что тут уже не Буряков какой-нибудь может начать разбираться, а кто покруче. Как там писал этот мужик, что в стихах рассказал про шибко грамотного парня и то, как ему укорот сделали: «Ах, от господ подалей, у них беды себе на всякий час готовь». Сегодня генерал орден с барского плеча жалует, а завтра сапоги не так блестят – и к стенке Петю. Ладно, что сделано, то сделано. Это как в реку прыгнуть. Пока еще в воздухе лечу, но скоро узнаю, насколько холодна водица.