Сержант вернулся через четыре часа, улыбаясь от уха до уха.

– Ну вот, товарищ старший лейтенант, все как на блюдечке. Чисто как дети, не поверите, у них тылового охранения почти нет! Три поста всего, да и те ворон считают. Они курят на постах, представляете? – Он удивлялся немецкой расхлябанности, будто это его бойцы так безалаберно вели себя в охранении. – Короче, смотрите… – Сержант достал из кармана бумажку, карандаш, начал рисовать. – Вот тут один блиндаж, там офицеры, скорее всего, вот тут – пулеметное гнездо, там серьезно все, но вот отсюда можно…

– Послушай, Петленко, а ты как пошел в разведку? Ведь ты же знал, что можешь сознание потерять в любую минуту! – прервал я его.

Сержант покраснел.

– Так я же чувствую, когда приступ будет, спрячусь, если что. Не переживайте, я же вернулся!

Глава 12

Петленко оказался просто бесценной находкой, но перед нами стояло прямо-таки непреодолимое препятствие. По самым скромным прикидкам дорогу перегородил не меньше чем батальон немцев. Да, обычный линейный батальон, наверняка неполного состава, но нам и того хватит. Никак не прогрызться сквозь них. Просто расстреляют из окопов. Три пулеметных гнезда, батарея пушек… Танков и бронированный техники Петленко не обнаружил, но это не значит, что ее нет. Вполне может быть где-то рядом замаскирована.

В колонне, опять-таки, по самым смелым подсчетам, не наберется и двух десятков бойцов. Даже если ставить в строй хотя бы тех, кто просто может стоять на ногах. И ведь не былинные богатыри – половина годятся только на то, чтобы лечь там, где их уложат, и какое-то время стрелять. Не очень долго. Так что с молодецким посвистом пройти немецкие окопы не получится.

Эх, вот если бы заодно с нами и наши ударили, тогда, может, и вышло бы что. Мы тут, допустим, подавим пулеметные гнезда. Допустим, я смогу ночью заминировать батарею. Особенно если удача на моей стороне будет. И по блиндажам пройтись. Это я уже загнул, конечно, в кино так, может, и получится, а тут… Людей просто не хватит…

Связаться бы с командованием, договориться… Мечты одни. Телефонная линия к ним не протянута, а такой высокой березы, чтобы на нее залезть и докричаться, я что-то в окрестностях не видел.

Я повернулся к Николаю:

– Что скажешь, Коля? Здесь нам, похоже, не светит, у этих гавриков последняя травинка пристреляна. С нашими связаться не получится, значит, помощи от них не дождемся. Есть другие дороги?

Водитель задумался.

– Вот чтобы прямо поехать и попасть – нет. Речка здесь сильно петляет, придется назад двинуться, крюк большой.

Я понимал, что это не выход. Верины слова о том, что лекарства закончились, крепко засели у меня в голове. Самому, что ли, полезть? Здесь, допустим, Юру за главного оставить или Колю. Распределим цели, согласуем действия, и полезу. Вон, сбоку там тоже деревья растут, жидковато, но ничего, дождусь темноты…

– Не пролезть вам там, тащ старший лейтенант, – вдруг сказал неведомо откуда взявшийся Петленко. – Как раз там у них секрет и вроде бы заминировано.

– Ты мысли читаешь, сержант? – удивленно спросил я, отрывая бинокль от глаз.

– Так вы ж туда так долго смотрите, что трудно не догадаться, – улыбнулся он. – И еще: годы, извините, у вас не те немного. Так, в чистом поле – не сомневаюсь. Видно, что навык боевой есть у вас, и, наверное, немалый. Как немцев из фельджандармов уделали – просто любо-дорого посмотреть было. Но по лесу – там особое умение надо. А я пролезу. Уж сколько раз, не вслух будет сказано, – тут он подмигнул, сопроводив это хитрой улыбкой, – польские жолнеры пытались поймать, а ни разу не вышло.

А делать было нечего. Придется положиться на этого припадочного любителя сходить в самоволку за границу. Выхода не остается.

– Как зовут тебя, сержант? – поинтересовался я.

– Так Сашкой. Александр Петленко, из Харькова.

О, почти земеля.

– Ладно, Александр, пойдем, обсудим, что у нас тут и как.

Сержант даже удивил меня своей памятью: когда я полез в карман за его набросками, он только махнул рукой и тут же воспроизвел схему немецких позиций на новом клочке бумаги с точной привязкой к ориентирам. Да уж, талант громадный.

Условились обо всем быстро. А что там оговаривать? Будет сигнал с той стороны ракетой вместе с двумя очередями из пулемета, мы подавляем пулеметные гнезда и стараемся навести шороху в блиндажах. До этого я планировал поставить растяжки на батарее. На большее нас не хватит, но и сделанного будет достаточно, чтобы ночная атака наших получила шанс на успех.

Петленко еще раз повторил то, что должен будет сказать командованию на той стороне, маршрут нашего прорыва и опознавательные знаки. После чего встал, отряхнул гимнастерку:

– Пойду я, тащ старший лейтенант. Пока доберусь, пока туда-сюда, лучше время в запасе будет.

– А ты пообедал хоть? – спросил я.

– За меня не переживайте, – улыбнулся сержант и снова пропал из виду. Только что здесь стоял и тут же исчез. Фокусник, не иначе.

И снова потянулись часы ожидания, к сожалению, вовсе не безоблачные. Как призналась Вера, попытка растянуть запас обезболивающих ни к чему хорошему не привела. Перевязки превратились в настоящий ад. Стоны обожженных не давали покоя никому. И ведь не сбежишь в сторонку, командира видят все, будут потом говорить, что струсил и бросил подчиненных. Так что сцепи зубы и терпи, ходи, озадачивай до кого дотянешься.

Проходя мимо того места, где у Веры была перевязочная, я подумал, что что-то тут не то, не так, как привычно. Глаз за что-то цеплялся, и я никак не мог понять, чем эта перевязочная отличалась от виденных ранее. Я даже остановился, наблюдая за тем, как моя рыжая ловко управляется со своим делом. И вдруг до меня дошло: швы. При мне, насколько я помню, с какого-то времени ушивать раны перестали – так везли аж до госпиталя. Знакомые медики рассказывали, что это придумка главного хирурга Красной армии Бурденко, так он борется с газовой гангреной.

Что там не так с этой гангреной, я, конечно, не понимал, хотя знал, что штука это крайне опасная, и если начнется, то с ногой или рукой можешь попрощаться. А то и зароют тебя по-быстрому. Но за рюмкой чаю (или спирту, кто ж теперь помнит) люди в белых халатах просветили, что газовая гангрена появляется только без кислорода, бактерии эти на воздухе мрут со страшной силой.

Ясное дело, я под руку Вере кричать об этом не стал. Может, я и перепутал что, кто знает. От медицины я далек, как от оперы. Про оперу я только знаю, что там все поют. Даже если в сортир отлить хотят, и про это поют. Сам я эту оперу не видел ни разу, но на следствии со мной сидел один мужичок, билетер из театра, тот объяснял.

Так что я Веру дождался и только после этого рассказал про газовую гангрену и хитрые бактерии. Дескать, мне студент шепнул, который у нас в роте служил. Рыжая подумала и сказала:

– Очень это всем не понравится. Привыкли уже, что рану сразу после обработки ушить надо, а тут такое… Но дело хорошее, я бы сначала понаблюдала за ранеными, а потом это на самый верх донесла, чтобы приказом запретили. Без пинка не захотят. Гангрена ведь не у нас развивается, а в госпитале, недели через две. Я, к примеру, этого не увижу, поэтому для полковых врачей и медсанбатов – только приказом.

Вечером я собрал семерых, которые были сочтены способными пойти в бой. Даже гаденыша Борю привлек. Отпускать от себя не буду, чтобы и мыслей у говнюка не возникало рыпнуться. Как кто-то говорил, что врагов надо держать ближе, чем друзей. Сезин, конечно, не враг мне, но очень уж стремится. Скорее всего, из-за своей дурной головы, так на то я и командир, чтобы вложить мозги тем, у кого их не хватает.

Я даже не поленился – написал что-то вроде боевого приказа. Кто что делает, куда идет. Довел его и до Веры.

– Ты главное береги себя, не лезь по-дурному один на немцев, – тяжело вздохнула рыжая.