– Докладывай, младший сержант, о состоянии вооружения, о боекомплекте, – приказал я.

– Вооружение в полном порядке, ствол пушки практически новый, после замены и сотни выстрелов нет. Пулеметы в отличном состоянии. Бое комплект для пушки сто семь снарядов, из них восемьдесят бронебойных. И для пулеметов полный комплект, две тысячи семьсот семьдесят два. Ну, там отстреляли немного, но две семьсот с копейками есть.

– А сколько понадобится времени для того, чтобы подготовить танк к подрыву? – поинтересовался я у него. Надо же знать, когда надо собираться и отходить.

– Самое большее – минут десять, – не задумываясь, ответил Копейкин. – Я поэтому и был против этого с самого начала. Рванет боекомплект за милую душу, танк только на переплавку, чинить уже нечего будет.

– Копейкин, Оганесян, проверить все необходимое для подрыва и доложить, – я решил, что соперники будут присматривать друг за другом и тогда точно ничего не пропустят. Я, конечно, после них сам гляну. Уж взрывать мне пришлось – мама, не горюй. Надо будет – взлетит так, что далеко видно будет, а тем, кто окажется рядом, сразу станет хорошо.

Хреново, конечно, что самый опытный в экипаже – наводчик, прослуживший полтора года, у остальных стаж и того меньше – от полугода до года. Пацаны безусые, как по мне. А других здесь нет и взять неоткуда.

Я заглянул в башню. Прямо под люком были места для командира, наводчика и заряжающего. Как они в такой тесноте умудряются еще и стрелять, вот что удивительно? Сразу стало понятно, почему в танкисты не берут двухметровых гигантов. Вниз, к месту водителя и стрелка, не полез, что я там не видел? Да и застрять могу с моими-то габаритами, а это уже урон авторитету командира.

– А где ваш батальон, товарищ командир? – спросил наводчик Копейкин, когда я вылез из башни.

– Там, где ему положено быть, товарищ младший сержант, – ни секунды не задумываясь, ответил я. – К стрельбе готовы?

– У меня всегда все в порядке, – с гордостью ответил Копейкин. – Я на дивизионных стрельбах первое место второй год подряд беру. Так что готовы поразить любую цель.

Для того чтобы машина выглядела брошенной, я послал бойца к сгоревшим танкам, и мы густо намазали башню сажей со стороны, откуда могли прийти немцы. Авось, подумают, что сожгли после того, как не смогли вытащить. Приказал еще кинуть на другой берег трос. Тоже хорошая обманка.

Пока маскировались, Оганесян попытался еще раз выдернуть танк. Завестись он завелся, только вот сдвинуться с места КВ отказался. Я тем временем послал двух других танкистов сооружать носилки лейтенанту Ване. Придется все равно его тащить рано или поздно, так пусть будут наготове.

Но бойцы вернулись слишком быстро и с пустыми руками, даже пары веток не притащили.

– Там… немцы едут… – прохрипел круглолицый брюнет с торчащими ушами, пулеметчик, стрелявший из Дегтярева, по его словам, всего пять раз на стрельбище.

Вот и пригодился стибренный бинокль. Выглянув из башни, я навел оптику на дорогу. Так себе приборчик, честно говоря, четырехкратное увеличение, линзы тридцать миллиметров, никакой защиты от пыли или чехла в комплекте, сдохнет быстро. Но я увидел то, что надо. Впереди колонны шли три мотоцикла, за ними – «ганомаг», в кузове которого сидело с десяток немцев. Метров через сто тащились танки. «Двоечки» и «троечки». Я насчитал десять штук. Поровну тех и других.

– Копейкин!

– Слушаю, товарищ командир! – отозвался наводчик.

– Тебя как зовут, младший сержант? – спросил я больше для того, чтобы успокоить его, чем из любопытства. Скоро тут такое начнется, что не до имен будет. Но я почему-то чувствовал себя совершенно спокойно. Казалось бы, двадцать лет прошло со времени последнего боя, а будто вчера все случилось.

– Саша, – не отрывая взгляда от немецкой машины, ответил Копейкин.

– Первый бой?

– Ага.

– Так. Ты, – я кивнул выглянувшему из люка на корпусе Оганесяну, – тащи лейтенанта вон в те кустики и остаешься с ним. Чтобы ни звука там не было! Надо будет, заткни ему рот, держи, но чтобы вас не нашли там! Понятно? Да быстрее ты!

– Есть, товарищ лейтенант! – Танкист даже козырнул и через минуту скрылся с лейтенантом в кустах, а после вылез и, как мог, разровнял траву и песок там, где он волочил тело.

– Люки задраили? – спросил я танкистов, после того как уселся на место командира.

– Задраили, товарищ лейтенант, – сказал Антонов с места стрелка.

Копейкин просто кивнул.

Я глянул в панораму. Мотоциклисты остановились у берега, двое гансов полезли в воду.

– Тишина теперь, чтобы ни звука, – прошипел я, и буквально через несколько секунд по броне снаружи загрохотали сапоги. Сквозь смотровую щель послышался разговор на немецком. Слова звучали немного не так, как у моих соседей-дойчей из Хомутов, но понятно было все.

– Что у тебя? – спросил голос снизу.

– Задраен люк, не открыть, – ответил тот, что залез на башню. – Воняет чем-то горелым.

– Иваны хотели сжечь танк после того, как утопили его. Видел трос?

– Видел.

– Проверяем тот берег и даем сигнал нашим переправляться.

– Тащ лейтенант, все три мотоцикла могу снять, они там как на параде стоят, – прошептал Антонов снизу. Я сидел в командирском кресле, не зная, куда тут можно деть упирающиеся во что-то колени. Да, немец пока непуганый.

– Всем ждать, ничего не делать, – прошептал я. – Копейкин, слышишь?

– Слышу, – чуть слышно ответил наводчик.

Минут пять мы сидели в тишине. Немцы с брони слезли и побрели к нашему берегу, но тут же вернулись назад. На фашистской стороне зарычали моторы.

Я глянул в смотровую щель. В свете заходящего солнца увидел, как после сигнала передового дозора разведка руками потащила мотоциклы к броду, а на берег вылез «ганомаг» За ним уже подходили немецкие танки, остановившиеся метрах в ста, там же тормознула парочка грузовиков. А чуть позже подъехал еще один «ганомаг», судя по антеннам – штабной. Из него вылезли офицеры, выслушавшие доклад тех, кто залезал на наш танк. После этого они начали рассматривать противоположный берег в бинокли и что-то бурно обсуждать. Ага, брод перекрыт, надо что-то делать. «Тройкой», а тем более «двойкой» КВ с места не сдернуть, не тот вес. Что же они предпримут?

Однако дури ребятам не занимать. Одна «тройка» доехала до берега, к ней подтащили трос и попытались нас дернуть. Ну, наверное, сдвинули КВ на пару сантиметров, и наш двигатель почему-то завелся сам собой от этих манипуляций. Зато «тройка» заглохла.

Ну что же, самое время ударить со всех стволов. На берегу скопилась немалая толпа: офицеры возле своего командирского «ганомага», солдатики в другом бронетранспортере, которые почему-то так и не вылезли из него, мотоциклисты, сбившиеся в кучку надалеко от «тройки». Сейчас, бляди, приласкаем вас. Сразу рассчитаемся за Вовчика, за 65-й ОМИБ…

– Разобрали цели, – начал командовать я. – Антонов, по группе офицеров и по мотоциклистам, Копейкин – по бронетранспортеру. Стрелять только по моей команде! Доложить о готовности! – прошипел я.

– Готов! Готов! – прошептали по очереди пулеметчики и наводчик.

– Огонь! – уже не скрываясь, крикнул я.

Глава 5

В ту же секунду пулемет загрохотал, и в башне, моментально заполнившейся пороховым дымом, сразу стало нечем дышать. Впрочем, стреляли недолго – просто когда по цели стреляет в упор танковый пулемет Дегтярева, цель обычно исчезает очень быстро. Грохнула пушка КВ. Снаряд перевернул «ганомаг», солдат вермахта разбросало по берегу. Второй выстрел сорвал башню с «тройки», и она задымела.

– Антонов, доклад! – крикнул я, откашлявшись.

– Цели на берегу поражены. Движения не наблюдаю. Доклад окончен, – ответил Антонов, тоже заперхав.

Я еще раз посмотрел в панораму на результаты устроенного нами побоища. Первый удар оказался очень впечатляющим.

– У меня танки разворачиваются для стрельбы, – доложил наводчик и добавил: – Сейчас будет громко.