Так что мы сидели, немцы из одной кучки подходили, отвечали на вопросы, и шли к другой кучке. Всё чинно и благородно, что подкреплялось конвоем, торчащим чуть поодаль, но всё же на виду.
В итоге осталось пять человек носилочных. И мы с ординарцем пошли к ним. Двое и вовсе разговаривать не стали, потому что лежали уже в беспамятстве. А трое — так себе. Один и вовсе контуженный какой-то, его всё тошнило, и он мучился от головокружения и головной боли, о чем не очень внятно сообщал окружающим. А так как блевать ему было нечем, то я и счел болезного неопасным. И оставил напоследок. Будет он делу венец.
Впрочем, всю правду о себе он сообщил. Писарь из пятьсот шестого полка двести девяносто первой дивизии, ефрейтор Отто Шварце. Похоже, все у них там были пруссаки, и этот тоже тянул звук «У», будто находил в этом особое удовольствие. Первым делом бумагомарака затребовал воды, а то у него во рту пересохло. Я перевел просьбу ординарцу, и тот с явной неохотой дал немчику попить из своей фляги, при этом стараясь не касаться горлышком губ пленного. И тут на нас посыпались ценные разведданные. Вернее, на меня, потому что Ваня по-немецки понимал три с половиной слова. Комдив Курт Херцог, генерал от артиллерии, покидает эти негостеприимные места сегодня вечерком. Намечен вывод в районе деревни Дрожки. Есть хоть такая, интересно? А то контузия в смеси с прусским акцентом и умением выговаривать местные названия могут привести желающих встретиться с настоящим генералом в Архангельскую область. Или в Узбекистан.
Следующий глоток воды — простой, набранной в ручейке, слегка мутноватой от торфа, фонтан ценных сведений только усилил. Мне Отто рассказал и о точном месте встречи, и об источнике — земляке писарчука, родом из тех же Мазурских болот. Что-то пытался про любимую жену вставить, или еще какую родню, но это уже совсем невнятно и малопонятно. Жаль, конечно, дружок нашего соловья погиб при артобстреле, а Шварце вот только контузило.
Что из всех этих песен было правдой, а что враньем — не скажет никто. Немец мог всё придумать в надежде на послабление, неправильно прочитать приказ на столе у приятеля, история могла быть частью игры разведчиков… Кто знает? Мне такая информация без разницы. Я не разведка, и не штабист. Мы вчера мины укладывали, сегодня назад достаем. А всякими генералами пусть другие занимаются.
Неподалеку кто-то икнул, не то со страха, не то с голодухи. И я вспомнил детский стишок про Федота, которому все передают неинтересную штуку. Сейчас мы такого найдем. Пусть у него голова болит.
Разведчиков представлял майор Нижинский. И занят он был по самое никуда. Вот по маковку, и еще три пальца сверху. Это он мне обрисовал обстановку. А потому выделил мне буквально один перекур. Наверное, я должен был гордиться оказанной мне честью, но пока не получилось. Потом еще раз попробую. Новость о генерале гордый поляк воспринял ожидаемо. То есть сказал, что за время службы и не такие сказки слышал. И если каждой верить, то разведотдел должен иметь штат пару дивизий на одну армию.
И мне посоветовал забыть. Может, будет комдив в Дрожках, кто знает? Но скорее всего — нет. Даже если приказ, или что там усмотрел немчик, был, его могли переиграть. Но на карту разведчик глянул. До искомой деревни всего ничего — километров десять, если ты умеешь передвигаться по поверхности болот. Нижинский, кстати, глядя на карту, хмыкнул, что если это правда, то место выбрано замечательно, он и сам бы так сделал.
— А что, пойдемте, поспрашиваем вашего писаря, — вдруг решил майор, затягиваясь последними нескуренными миллиметрами своей папиросы. — Может, еще чего расскажет?
Шварце должен бы гордиться, что такой занятой человек как пан Нижинский уделил ему свое драгоценное время. Но оказался очень неблагодарным. Нахлебавшись воды, пруссак решил еще немного поблевать, восстановить навык. Жаль, перевернуть его было некому, и писарь просто захлебнулся. Может, ему и лучше, в плену с лечением контузий не очень хорошо пока организовано. Поэтому что-то рассказать Отто мог только апостолу Петру. А не нам. Нижинский расстроился. Я так думаю, он просто вспомнил, что за генерала, особенно живого, можно получить награду и повышение. За мертвого тоже, но чуть поменьше.
Похоже, мысли о плененном, или хотя бы погребенном вражеском военачальнике майора захватили. На лице у него отражалась борьбы чувств и мыслей. Ну да, проведи он такую операцию — кум королю и сват министру, проколись — выше майора еще долго не прыгнешь, а каждый начальник не забудет пошпынять тем самым случаем, когда товарищ сел в лужу.
— А могли бы вы еще раз повторить, что он говорил, — уже без шляхетского гонору попросил Нижинский.
Я просьбу выполнил. Мне не тяжело. Да и повторять было не особо много. Вот генерал Херцог, вот деревня Дрожки, и время. Чем так хорош именно этот офицер, неизвестно. Но что-то заставило тех, кто снаружи, отправить за ним группу сопровождения. Кто знает, может, он двоюродный брат чьей-то жены. Или в карты хорошо играет.
— Много народу не пойдет, светиться нельзя, — начал рассуждать вслух разведчик. — Войск кругом куча, и наших, и немцев. Рассчитывать можно человек на десять. Дорога там одна, вдоль болота, это известно… Засаду? А вдруг их больше? Засаду обнаружат?
— Фугас поставить, и рвануть. Вот и вся премудрость. Можно два, для верности. Оставшихся добить, — включился я в обсуждение, больше от нечего делать, чем от того, что действительно переживал за исход мероприятия.
— А генерал? — забеспокоился Нижинский.
— Как повезет. Это как встретить на улице крокодила, баш на баш, или да, или нет.
— Не до шуток, — чуть обиженно ответил майор. — У меня людей нет, выход этот обеспечить. Пять человек — и я шестой.
— А как же вот эти ваши штучки, когда подкрался, часового ножиком, а потом второго, и третьего, а?
— Кино меньше смотрите, — махнул рукой поляк. — В жизни всё не так.
— Ага, и сведения слишком горячие, согласовать с начальством, план предъявить, личный состав подготовить… — посочувствовал я. Это легко, кроме работы языком, никаких усилий не требует.
— А скажите, вы своих специалистов выделить не сможете? — вдруг спросил Нижинский.
— А вы азартны, — сказал я. — Вам в карты лучше не играть.
Пятерка, скорее всего — личный резерв поляка. Все, кого может собрать без огласки. Если что — сможет отбрехаться, мол, обычная разведка, решили проверить местность в близости возможного ввода наших. И моих парочку — фугас заложить, на подхвате постоять. Для засады — самое оно. Риск есть, иначе майор не хитрил бы.
Чем-то он мне напомнил мои похождения в Киеве. Про риски никто не думал, летели сломя голову. Может, только это и помогло выбраться из этой западни. Да я и сам пошел бы, да только кто ж мне даст? Выволочка от Кирпоноса, когда он объяснял, кто и чем должен заниматься, слишком свежа в памяти. Не поймут, притащи я даже троих генералов. Не по чину. Даже обидно немного. Да и на кого батальон оставить? Я ведь теперь не вольная птица в свободном плавании — на мне куча народу, за которых я с утра до вечера ответственность несу.
— Дробязгин, — позвал я ординарца, мнущегося неподалеку. — Позови Гапонова, где-то он рядышком есть, я его голос недавно слышал.
Лейтенант Гапонов к перспективе выделить двух бойцов, да еще и обеспечить сколько-то там взрывчатки на фугас, отнесся без восторга.
— Тащ полковник, ну куда? С утра проходы обеспечивать, каждый человек на счету. Взрывчатки… только с возвратом… И то, сами знаете… Одного человека — как от сердца отрываю. Сами знаете, как у нас с личным составом… Разве что я сам…
Вот гад, у меня научился. Я давно понял — поддаваться нельзя. Никому и никогда. Даже если вообще ничего не запланировано. Привыкнут, сволочи, потом без спросу брать начнут.
— Я тебе дам «сам»! А командовать твоими бойцами кто будет? Пушкин Александр Сергеевич? Так он умер более ста лет назад. Сами видите, некого послать, — повернулся я к Нижинскому. — Один боец и взрывчатка. Надеюсь, не больше суток?