– Но как… ты оказалась здесь? На мне?

Аня засмеялась.

– Ну разве не этого ты хотел? Я заглянула к тебе передать радиограмму, пока зажигала свет, а ты меня как хвать за попку! Я даже лампу не успела разжечь.

Лунатизм какой-то. Я ничего не помнил! Во сне жена сама ко мне пришла. Ой, ой… Я что, перепутал Анну с Верой?

– А давай поменяем позу?

Радистка слезла с меня, облокотилась на изголовье кровати. Я увидел круглую попку Анны, призывный взгляд, кровь бросилась мне в голову.

– Ну что же ты ждешь? Давай закончим!

В дверь постучали. Аллилуйя! Спасение!

Анна, ойкнув, быстро соскочила с кровати, схватила свою одежду и отступила за печь.

– Войдите! – Я сел, попытался пятерней привести волосы в порядок.

Дверь задрожала, но не открылась. Я встал, натянул штаны, откинул крючок – Анна-то предусмотрительная оказалась! Радиограмму она занесла…

– Товарищ командир! – В хату зашла раскрасневшаяся Параска, отряхнула снег с плеч пальтишка. И как ей не холодно в таком ходить? – Вас товарищ полковник зовет. Говорит, ваш венгр готов сотрудничать.

– Спасибо, я сейчас.

Мой взгляд заметался по комнате, пытаясь обнаружить гимнастерку. В хате пахло вполне определенно, и глаза Параски расширились. Она тоже начала присматриваться, и я подтолкнул ее к двери:

– Ты иди, я сейчас.

Венгр, венгр… Это же тот самый интендант, что вышел к нам с Сабуровым в Локте. Прямо в руки, так сказать. Александр Николаевич приголубил его рукоятью пистолета по голове, и вот у нас уже есть язык.

– Вот же маленькая дрянь!

Анна была вне себя. Как только Параска ушла, радистка начала быстро натягивать все свои женские причиндалы – трусики, серый бюстгальтер, белую комбинацию…

– Совсем она не маленькая!

– Все ходит за мной, шпионит… Соловьев, ты же понимаешь, что девушка в тебя втюрилась?

– Ну, не одна она. – Я не удержался и шлепнул Анну по попе.

Нет, какая она все-таки стремительная. Стоило мне сонному прихватить ее, как она оседлала меня и давай скакать. Блин, от таких скачек случаются дети, распадаются семьи… Я прислушался к себе. Нет, чувства вины перед Верой не было. Чертик на левом плече шептал прямо в ухо:

– Каждый мужик имеет право на лево!

– Только если он не нарушает даденное слово! – отвечал ангелочек на правом плече.

– Соловьев! – от этой перепалки меня отвлекла прильнувшая Анна. – Мы обязательно продолжим!

Поцелуй с радисткой был почище любовной сцены пять минут назад.

В хату к разведчикам я шел уже в полном раздрае. Вроде и предал Веру. А вроде и нет. Еще эта Параска вилась рядом, словно собачонка. Все заглядывала в глаза, пыталась понять, чего я такой хмурый. Болтала без умолку:

– А повара нашего покусал Абай.

– Что за Абай?

– Ну, это дворняжка. В доме у Мельниченко живет. Шевчук пинка ей дал, а та его хвать за ногу… А еще у Иосифа Эмильевича спирт пропал. Все на Кашина думают. От него пахло вечером.

Я посмотрел на небо. Да, по такой погоде вечер от дня не отличишь. Низкие тучи, пронизывающий ветер со снегом в придачу. В одной из хат, мимо которой мы шли, гармонист играл «Бьется в тесной печурке огонь…». Песня пошла в народ.

Пока добирались, пытался прочитать радиограмму, что принесла Анна. Света было мало, мешал падающий снег.

– Это о новом самолете, – блеснула своими знаниями Параска. – Уже весь отряд знает.

– Не отряд, а проходной двор! – Я раздраженно пнул снежный ком на дороге.

Никакой секретности, бардак какой-то… А если в отряде есть немецкий шпион? Надо особиста просить, вот прямо срочно, в первую очередь, чтобы все здесь по струнке ходили и лишний раз рот не открывали. Вот Чхиквадзе бы сюда, тут покойник порезвился бы…

Самое странное, венгерский майор не огорчился из-за своего пленения. Мне даже показалось, он обрадовался, что ли? Некогда было, так что к пленнику в машину сел один из наших, и они поехали в составе колонны между «хорьхом» и «ганомагом». Даже водитель был тем же. Только и того, что отобрали оружие и документы да по голове дали.

А как вернулись на базу, я снова слег. Такая слабость навалилась, даже поесть толком не смог. Да вот, оказывается, прошла. Аж до кобеляжа дело дошло. Так что про венгра и не вспомнил, пока Анна, а вслед за ней и Параска не освежили память.

– Товарищ командир, а разрешите еще вопрос, – вывела меня из раздумий языкатая сопровождающая.

– Говори уже, что там у тебя? – буркнул я, останавливаясь у кривоватого тына хаты, к которой шел.

– Да вот я спросить хотела, только вы не подумайте ничего, я так просто, для интересу, а не для серьезности, вы же понимаете. Петр Николаевич, я же не то что некоторые, так что мне… – выпалила Параска и начала набирать воздух для продолжения, но грех было не воспользоваться таким шансом.

– Молчать! – гаркнул я. – У меня уже голова болит от болтовни. Три секунды у тебя. Время пошло.

– А вы, товарищ командир, можете молодых расписать? Только не подумайте, я…

– Могу, – снова оборвал ее я. – Командир подразделения имеет право брать на себя функции гражданских органов власти, если доступа к ним нет. А ты замуж собралась?

– Ой, та вы что, скажете тоже, Петр Николаевич, – махнула рукой главная санитарка. – Спор такой вышел, я и спросила…

Дослушивать я не стал. Вот натуральная Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке». А ведь старый уже спектакль, надо бы спросить аккуратно. Если идет, не уйти Параске от новой кликухи.

Но через минуту я про говорливую девушку забыл напрочь. Новости были такие, что из головы могло вылететь не только это.

– А, товарищ командир, наконец-то, – обрадованно сказал Старинов, когда я вошел. – Вот, значит, Юлий Майор рассказывает нам много увлекательного. Думаю, и тебе интересно будет послушать.

– Так погоны капитанские, какой он, на фиг, майор? – удивился я.

– Майор – то фамилия, – ответил пленник.

Худой как палка, с глазами навыкате. Говорит по-русски, что примечательно. С чудным акцентом, но так он же иностранец.

– Ну ладно, капитан Майор, – тут венгр тихонько вздохнул, видать, шутка была ходовой и успела ему надоесть, – что хотите рассказать?

– Склад с продовольствием интересует?

– Вообще – да, конечно, но все зависит от многих факторов: где расположен, какая охрана, что там есть. А то вдруг там три тонны зеленого горошка или черного перца? Что нам с таким добром делать?

– Хороший склад, – причмокнул Майор губами, немного подумав. Наверное, переводил для себя и вопрос, и ответ. – Но там нет перец и горошек. Есть мука, консерва, сахар, рис. Можно забирать.

– По накладной? – ехидно уточнил я. С какой радости я здесь слушаю этого… хрена с горы?

– Можно показать? – спросил он у Старинова, и тот кивнул: мол, давай.

Венгр поднялся, снял мундир, аккуратно, гад, сложил его и закатал оба рукава рубахи. Да уж, давненько я такого не видел. Хорошие рубцы, памятные.

– Где же ты, мил человек, такую красоту заработал? Наручники?

Он помолчал, наверное, слова такого не знает.

– Меня вешали за руки. Двадцать четыре часа. Я был без сознания, меня снимал, потом доктор разрешал, и снова вешали.

– А потом? – полюбопытствовал я.

– Отпускали без доказательство. Но теперь служить только интендант.

Да уж, недоработали органы у них. Допросили, пусть и с пристрастием – и на свободу? Странные люди, однако.

– Так ты коммунист? – спрашиваю я его.

– Да. Я могу петь «Интернационал»? Я знаю русский текст! – Он встал и довольно-таки красивым баритоном запел гимн.

Странная ситуация: пленный венгр поет наш гимн, а мы, конечно же, встаем. Анекдот, да и только.