– Интересно, от кого же? – Мне удалось удивить его, и он, надеюсь искренне, приподнял брови.

– От моего товарища, младшего лейтенанта Ахметшина. Разрешите изложить?

– Ну, рассказывайте, что вам поручил передать мне младший лейтенант Ахметшин.

Окружающие охреневали. Типа «а что, так можно было?». Они, высокие чины, бывает, по нескольку недель ждут доступа к телу, а тут какой-то лейтенантишка, насекомое практически, лезет к вождю – и тот с ним заговаривает.

Я рассказал укороченный вариант про Великую Отечественную. Ну, давай, будущий генералиссимус, признай, что ты сам придумал хорошую штуку!

Сталин постоял, подумал пару секунд. Даже тихо произнес словосочетание, пожевав губами. Все вокруг тоже замерли в ожидании.

– Хорошая задумка. Мне нравится, – кивнул наконец верховный. – Но вы же понимаете, что если это, как верно сказал товарищ Ахметшин, вой на всего советского народа, то товарищ Сталин за весь народ решать не может… – Говорил он сейчас практически без акцента, совсем не похожий на свои киношные воплощения. – Наверное, будет лучше, если товарищ лейтенант напишет письмо в газету… «Правда» лучше всего будет. Да, напишете, а мы посмотрим, что скажут советские люди. Но один голос «за» у этого названия уже есть.

– Спасибо, товарищ Сталин, – только и произнес я и зачем-то добавил: – Постараемся не подвести.

– Поздравляю с высокой наградой Родины, – сказал вождь и пошел к трибуне. Пожилой дядька, сутулый даже, видно, что устал. Но речь толкнул минут на двадцать.

– Молодец, хорошо выступил, – похвалил меня Кирпонос. Сдается мне, в здание веры в мою везучесть заложен еще один камень.

– Да само вышло, случайно, – попытался оправдаться я. – К слову пришлось просто.

– Ладно, хватит прибедняться. Давай к жене, вечером, допустим, в шесть, жду вас в «Национале». Надо же награду обмыть. Не переживай, стол за мной, я угощаю! Я ведь, пожалуй что, единственный комфронта, у которого адъютантом Герой Советского Союза. Так что повод выпить есть.

В Лефортово, в госпиталь к Вере, я летел как на крыльях. Особенно на «эмке» это хорошо получалось. Завезли Кирпоноса на Знаменку, в Генштаб, и поехали. Водитель сегодня был другой. Но перед госпиталем надо было заехать еще в одно место. Поковать горячее железо.

– Извините, а далеко редакция «Правды»? – спросил я водителя.

– Газеты-то? Не очень, верст шесть будет отсюда, – невозмутимо ответил тот. Вот ничем не удивишь их. Надо какому-то старлею в главную газету страны? Да пожалуйста, враз домчим.

Редакция газеты «Правда» размещалась на улице Правды. «Эмка» остановилась прямо перед подъездом. Вахтер меня пропустил, но, невзирая на форму и свеженькую золотую звезду, документы затребовал. Записал в какой-то гроссбух и кивнул на лестницу:

– Второй этаж, налево дверь. Петр Николаевич на месте.

В приемной меня попыталась остановить секретарша, сухонькая старушенция, сидевшая за своим столом года с двенадцатого, или когда там газету основали. Однако прыткости годы ей не убавили. Она вмиг оказалась между мной и дубовой дверью с табличкой «Главный редактор П. Н. Поспелов».

– По какому вопросу, товарищ? Вам назначено?

– По вопросу письма в редакцию. Нет, не назначено, я проездом в Москве.

– Так это вам в отдел писем: что же, главный редактор с каждым обращением разбираться будет?

– А если это письмо посоветовал написать… – И я посмотрел прямо над головой секретарши.

– Тогда… сейчас, одну секунду. – Она исчезла за дверью. Все она правильно поняла: там, куда я смотрел, не шестикрылый серафим появился, этого бы она в очередь посадила. Там висел неизбежный портрет известно кого.

Не прошло и минуты, как я был допущен в кабинет. Ничего необычного: стол для совещаний, стол начальника, казенные стулья, которые, наверное, специально делали такой формы, чтобы сидеть на них было очень неудобно. Книжные шкафы с рядами собраний сочинений вождей, еще парочка забиты какими-то папками. На стене опять-таки известно кто, а рядом с ним картина, изображающая Ильича, сидящего в кресле с неснятым белым чехлом и внимательно читающего эту самую газету. На дубовом столе явно дореволюционной работы пара стопок бумаг, два телефонных аппарата. Мало чем отличается от кабинета Кирпоноса в Киеве, в который я по сто раз в день захожу.

– Слушаю вас, товарищ… – Навстречу мне поднялся главный редактор. Типичная кабинетная крыса на первый взгляд: прилизанная челочка, очочки, сутуловатый, выражение лица среднее между «что изволите» и «проходите, вам не сюда». Но вот глаза… у крокодила такие, наверное – хрумкнет челюстями, отгрызая тебе ногу, и не моргнет даже.

– Старший лейтенант Соловьев, управление Юго-Западного фронта.

– И что же там за письмо? – Никаких эмоций, говорит как автомат какой-то, не разобрать, что думает. Опасный дядечка, ну да нам ли таких бояться? У меня козырь – непробиваемый. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Он кивнул на стул и сам вернулся на свое место.

– Давайте я вам коротко изложу историю этого письма, – начал я, и вслед за этими словами Поспелов откинулся на спинку стула. – Сегодня утром состоялось награждение в Кремле. На нем присутствовал товарищ Сталин. – О как, подался вперед, никакой расслабленности, готов впитать каждое слово. – В разговоре с ним я передал некоторые соображения относительно названия войны, которую ведет наш народ. – Бумагу поближе подтянул, карандаш схватил, и все это не отрывая от меня взгляда. – Не мои соображения, а младшего лейтенанта Ильяза Ахметшина…

Не успел он записать фамилию Ильяза (я смог подавить улыбку, представив фамилию правдиста в его исполнении), как зазвонил один из телефонов. Который полевее стоял.

– У аппарата, – коротко бросил главный редактор и, явно прерывая говорящего, добавил: – Через пять минут перезвоните, занят. – Он повесил трубку и поднял на меня взгляд: – Продолжайте, товарищ Соловьев.

– Выслушав предложение, товарищ Сталин порекомендовал его автору написать письмо в газету «Правда», так как он не может один принимать решение за весь советский народ. Хотя лично он за, необходимо посоветоваться с коммунистами и беспартийными, поддерживают ли они такое название.

– И… письмо?.. – спросил Поспелов.

– Со мной, Петр Николаевич. Мы подумали, что если товарищу Сталину я доложить не смогу, то ограничимся письмами в «Правду» и «Красную звезду».

– Не надо никакой «Звезды», – встрепенулся правдист. – Обойдется Ортенберг. – Это он себе под нос буркнул, но я услышал. Понял, чем пахнет такая кампания, и делиться ни с кем не собирается. – Давайте письмо. – Он нетерпеливо протянул руку.

Пару минут он изучал творение Ильяза, пятое вроде по счету: предыдущие я забраковал из-за помарок и ошибок. Татарин долго ругался при этом себе под нос на смеси родного и государственного, но пером старательно скрипел. Главный вопрос – зачем я это приписал ему, хотя он и слов таких не знает? – был задан еще после аттракциона на политзанятиях. Я и объяснил ему, что мне негоже – и так на виду, а ему в самый раз, да и карьере точно поможет.

– Ну что же, хорошее письмо, – вынес приговор Поспелов через пару минут. – Правка будет небольшая, не затрагивающая сути. Сами понимаете, мы предварительно посоветуемся с секретариатом товарища Сталина и после этого опубликуем его в ближайшее время. С товарищем Ахметшиным мы тоже свяжемся. Как это лучше сделать?

– Через меня, наверное. Младший лейтенант в моем подчинении. А я – адъютант комфронта. Так что найти будет нетрудно.

Вера, увидев меня, офонарела. Конечно, я и без Звезды Героя в парадной форме смотрелся ничего, но в комплекте с наградой… Когда я зашел к ней в ординаторскую, она что-то быстро писала и даже голову не подняла. Я кашлянул тихонечко, стараясь привлечь ее внимание. Никакой реакции, только брызги из-под пера летят.

– Вера Андреевна, отвлекитесь на минуточку. – Я решил не ждать, когда она закончит. Это и час можно потерять.